Я улыбаюсь ему в ответ и глажу живот.

- Как думаешь, с нашим ребёнком все будет хорошо?

Юсупов слегка хмурится. Возможно, понимает больше меня и смотрит на вещи чуточку реальнее. Только сейчас замечаю порезы и ссадины на его красивом и мужественном лице, а так же перебитую переносицу. Ему сильно перепало...

Теплые пальцы мужа с нежностью вытирают слёзы на моих щеках.

- Обещаю, всё будет хорошо, - произносит в тот момент, когда острая боль вновь пронизывает моё тело.

И пусть он врёт, чтобы я не расстраивалась преждевременно, но в этот момент мне так важно с его поддержкой до последнего верить...

Глава 43.

***

- Неполный выкидыш, - выносит вердикт доктор в приемном отделении частной больницы, куда буквально принес меня на руках Давид.

В клинику к Ольге Ивановне по понятным причинам мы не поехали. Она теперь по праву принадлежит Цуканову, а что стало с ним дальше, мужа я не расспрашивала, но догадывалась, что там не станут мне помогать.

- Только хирургическое лечение! У девушки достаточно продолжительное кровотечение.

- Нет… Нет, боже, только не это… - накрываю ладонями лицо и тихо всхлипываю.

Где-то в глубине души я осознавала, что это конец ещё по дороге в клинику, но, тем не менее, отчаянно цеплялась за последние крупицы надежды.

- Беременность прервалась, - продолжает доктор, – в полости матки имеются задержавшиеся элементы плодного яйца. Продолжающееся кровотечение в некоторых случаях может привести к большой кровопотере и гиповолемическому шоку.

Доктор – женщина чуть старше шестидесяти с короткой стрижкой и округлым лицом. Наверняка у неё немаленький опыт в этих вопросах, да и Давид заплатил в приемном покое большие деньги за наше спасение, но сейчас она не внушает мне доверия.

- Я не верю! Давид, скажи, чтобы позвали другого врача, - почти кричу с дрожью в голосе. – Она говорит неправду!

Доктор укоризненно качает головой и выходит из кабинета. Юсупов – следом за ней. Он отсутствует всего лишь минуту, а мне уже без него хочется выть. Мне страшно, а ещё невероятно сложно оставаться наедине с собой. Давид единственный кто может утешить меня и укротить мою боль.

- Я попросил прийти другого доктора, - муж опускает теплую руку на мой живот и слегка поглаживает его.

Не понимаю, мне кажется или это на самом деле так, но боль внизу живота утихает.

- Спасибо, - произношу шепотом.

Прикрываю глаза, опускаю ладонь на руку мужа. Я благодарна ему за то, что он не высмеивает мои пожелания, не давит и не настаивает… Делает то, что я прошу, потому что понимает как для меня это важно.

Новый доктор, который приходит в палату, ставит точно такой же диагноз. Это мужчина и голос его твёрдый, будто он ни капли не сомневается в том, что говорит, но мне всё же хочется умолять Давида отвезти меня в другую клинику…

- Состояние является необратимым, остановить патологию невозможно, - разводит руки в стороны доктор. – Девушку нужно срочно везти в операционную, потому что потеряно много крови, да и давление значительно упало.

Я и сама это чувствую. Голова кружится, движения даются с трудом, а о том, чтобы встать с кушетки не идёт и речи – я просто не смогу.

Словно в подтверждение слов, доктор берёт тонометр и вновь мерит давление.

- Шестьдесят на тридцать! Пульс слабый! – он негодует и не может понять, почему я всё ещё думаю. Я должна добровольно написать согласие на чистку. Должна, но не могу.

Поворачиваю голову в сторону мужа, пытаясь найти в нём поддержку. Его глаза потемнели, он явно недоволен моим слабым состоянием.

- Ты обещал, что всё будет хорошо, - шепчу одними губами. – Прошу, сделай что-нибудь…

Юсупов встает надо мной, убирает назад мои непослушные взъерошенные волосы. Мне плевать как я выгляжу перед ним и что совсем некрасивая после суток, проведенных в подвале… Эти уроды довели меня до выкидыша и сейчас я ни капли не жалею, что их расстреляли. Надеюсь, что и Цуканова лишили жизни особенно изощренным методом, потому что, если бы не он, я спокойно носила в животе нашего с Давидом ребёнка.

- Есть вещи, которые не продаются и не покупаются, - голос Юсупова звучит твёрдо. - Здесь лучшие врачи в городе, они знают, что делают, Катя.

Он уже принял для себя решение, осталось дело за мной.

- Ты не можешь понять меня, - произношу, сцепив зубы. – Ты же не хотел этого ребёнка…

Я знаю, что бью по больному. Знаю, что муж смирился с тем, что станет отцом, потому что его подарок – подвеска с бриллиантами, был тому подтверждением. Увидев холодную сталь в его глазах, осторожно подношу руку к шее и касаюсь кончиками пальцев подвески. Острые края слегка щекочут, напоминают мне о том счастливом времени, когда семейная жизнь била ключом, полная ложных планов и надежд.

- Я буду рядом, - ничего не отвечает на мои претензии Давид. – Ничего не бойся, хорошо?

Меня увозят в операционную, и я остаюсь без него. Тут же сожалею о своих словах, сказанных сгоряча, но уже поздно…

Анестезиолог задает дурацкие вопросы о том, когда я в последний раз ела, когда были месячные и есть ли у меня аллергия на медпрепараты? Я хочу, чтобы он от меня отстал, поэтому на всё отвечаю отрицательно. Резко дергаю руку, когда наркоз попадает в вену, кричу, чтобы оставили меня в покое и не трогали моего ребёнка, потому что он всё ещё живой и я точно слышу, как он во мне дышит…

Меня гладят по волосам и лицу: жалеют, сочувствуют. Я вижу это по взволнованным взглядам медсестры и врача и мне становится стыдно за своё поведение. А затем наступает чернота и я наконец засыпаю в слезах и утихшей истерике.

- Катя, просыпайся! Ты слышишь меня? – голос анестезиолога звучит будто в вакууме.

Приоткрываю веки и вновь закрываю. Невыносимо хочется спать. Долго, крепко, беспробудно, чтобы никогда не открывать глаза и не чувствовать себя настолько пустой. Из меня словно вычистили всё живое... Есть я – внешняя оболочка Кати, а внутри меня ничего…

Нет малыша, которого я успела полюбить. Нет и не будет счастливой семьи Юсуповых. И меня с Давидом в роли отца и матери для черноволосого озорного мальчишки с карими глазами тоже не будет.

- Сколько тебе лет, Катя? Помнишь?

- Двадцать два, - отвечаю равнодушно, чувствуя, как заплетается язык.

От наркоза я ещё не отошла, поэтому в полной мере не осознала настоящую картину того, что со мной случилось. Так даже лучше.

Меня осторожно перекладывают на каталку и везут в индивидуальную палату, которую оплатил Давид.

Он уже ждёт меня внутри. Сидит на кожаном диванчике опустив голову в пол и положив правую руку на подлокотник. Выглядит как обычно невозмутимым, но стоит мне встретиться с его взглядом, как внутри меня всё переворачивается вверх дном, хотя казалось пока утихло. Вспоминаю, что во время наркоза я видела во сне нашего нерожденного сына и у него были точно такие же глаза, как и у Давида. Неужели, при взгляде на мужа мне теперь всегда будет так остро и больно?

Отварачиваюсь, с помощью персонала перебираюсь на удобную больничную кровать.

Доктор коротко рассказывает мужу, как прошла операция и сообщает о том, что к вечеру я могу быть свободна, если послеоперационный период пройдет без осложнений и указания врачей будут выполняться в обязательном порядке.

Давид выслушивает, выпроваживает доктора из кабинета и прикрывает за ним дверь.

Когда мы остаемся вдвоем, тишина, которая стоит между нами, сильно давит на уши, словно барабанные перепонки вот-вот лопнут.

- Посмотри на меня, - требует твёрдым голосом.

Поворачиваюсь к Давиду, чувствуя, как жалят его карие глаза. Он хочет спросить, нормально ли я себя чувствую... Вижу, как приоткрываются его губы, поэтому спешно опережаю мужа:

- Расскажи, как ты нашел меня и где сейчас Цуканов?

Давид на секунду вскидывает брови от удивления. Наверное, это не то, о чем должна говорить женщина, лишившись ребёнка, но сейчас мне так проще, пока не отошёл наркоз и большинство болезненных рецепторов заморожены.