- Спасибо, - киваю в знак благодарности, только бы она поскорее ушла и оставила меня в покое.

- Если будет что-нибудь нужно – сообщите.

Едва дверь за медсестрой закрывается, как я тут же поднимаюсь с кровати и, медленно передвигаясь по стеночке, направляюсь в уборную. Голова всё ещё кружится от слабости, от голода сводит желудок.

Два дня назад у нас с Давидом появился шанс на совместное будущее. Нам было так хорошо в уютном шале занимаясь сексом на коврике, в бассейне и в спальне, катаясь на лошадях, плавая на лодках, валяясь в гамаке и просто касаясь друг друга. Теперь этого шанса нет. Ничего нет и никогда не будет.

Если после развода я ещё тешила себя надеждами на то, что однажды увижу Давида, то после его смерти внутри меня всё выжжено дотла. Там больше не осталось планов, мыслей, чувств. Остатки эмоций горьким пеплом разлетелись по организму. Сухо, пусто, всё равно...

В зеркало на меня смотрит чужая девушка. Уставшая от поражений и потерь, с потускневшими голубыми глазами и спутанными прядями светлых волос. На лице несколько синяков и два свежих шрама, которые на скорую руку зашили чёрными нитками. Наверняка останутся уродливые отметки, которые возможно будет убрать только лазером, но мне них плевать. Ничего трогать не стану. Состояние моей души гораздо хуже внешности – оно будто исполосовано ножом. Болит, кровоточит, воспаляется...

Вернувшись в кровать, накрываюсь почти с головой, потому что меня знобит. Через несколько минут дверь в палату открывается и на пороге показывается Сашка.

Молча подходит к стулу, садится, выровняв спину, и смотрит на меня так жалостливо, что на глаза тут же просятся слёзы. Впервые за всё время, когда я осознала чудовищность всей моей жизни, мне искреннее хочется, чтобы меня утешили и пожалели.

Сашка словно чувствует моё состояние. Пересаживается на кровать, гладит по волосам, обнимает.

- Ну-ну, малыш… Всё образуется, вот увидишь.

Её словам я ни капли не верю, но в данный момент они нужны мне как воздух.

Если отмотать время назад и попытаться что-то исправить в отношениях с Давидом, я сделала бы всё точно так же. Точно так же пришла бы к нему в спальню и попросила лишить невинности... Точно так же настаивала и верила в то, что в его мире криминала есть место любви, семье и крепким отношениям…

- У твоей палаты сидят два амбала, - произносит Сашка.

- Я знаю. Слышала голоса, но выходить не стала.

- Страшные такие, небритые, с оружием в кобуре.

- Это Руслан приставил, наверное.

Высвободившись из объятий подруги, падаю на подушку. Наверное, сквозь тошноту всё же нужно попробовать поесть, потому что желудок сейчас разорвётся от болезненных ощущений внутри.

- Кать… - шепчет Сашка. – Женя исчез.

При упоминании имени человека, который возможно причастен к смерти Давида, мои руки сжимаются в кулаки. Он не только его, он и меня убить хотел.

Как поддержать подругу не знаю. Сказать, что мы обе любим не тех, кого надо? Что ей нужно бежать, пока не поздно? По себе помню, что это бессмысленно, потому что ведь сердцу не прикажешь.

- В ту ночь я вернулась домой и стала ждать его. Женя вернулся в третьем часу ночи. Взвинченный, нервный. Я не пыталась его трогать, потому что в таком состоянии он был похож на зверя. Вошёл в мою комнату с какими-то бумагами и сообщил что ты в больнице.

Дыхание спирает от ненависти и злости. Этого человека я больше не желаю называть братом. Я молила его, просила, верила, что одумается… В нем не осталось ничего святого. Ничего того, что заставило бы пожалеть его сейчас в ответ.

- И он больше не появлялся, Кать. Что мне делать, не знаешь?

Неловко пожимаю плечами, потому что советчик из меня никудышний. Кто бы мне рассказал, как жить дальше… Как ходить по земле, гдеегоуже никогда не будет? Кажется, что это просто невозможно.

- Позвони дружкам, - отвечаю беззвучным голосом.

- Звонила. Они не знают.

Сашка дёргается, потому что дверь в палату с грохотом открывается. На пороге стоит Руслан Куратов и без слов намекает моей подруге, что ей пора уходить. Сашка торопливо достает из сумки контейнеры с едой, кефир и моё любимое овсяное печенье и спешно ретируется из палаты.

- Тебе бы поесть, Катя, - кивает Куратов в сторону нетронутой и давно остывшей еды.

Он не ждёт от меня ответ. Просто садится на стул, открывает папку и протягивает белоснежный лист с чёрными буквами.

- Что это?

- Это результат анализа ДНК. Погибший был действительно Давидом Юсуповым.

Мелкие буквы прыгают перед глазами, но то, о чем говорит Руслан я вижу чётко. К сожалению.

- Траурная процессия состоится в нашем городе? - спрашиваю, едва шевеля губами.

Каждое слово связанное с Давидом даётся мне с огромным трудом.

- Да, думаю, что завтра перевезём его и на следующий же день всё организуем, - отвечает Куратов.

От мысли, что в этом чужом городе я останусь без него, меня бросает в пот.

- Я хочу его опознать, - заявляю твёрдым голосом.

В глазах Руслана мелькает удивление. Знаю, что труп обгорел и распознать его визуально практически невозможно... Хоронить Юсупова наверняка будут в закрытом гробу.

- Кать, поверь мне, это не то место, куда стоит ехать девушке. Тем более в твоем состоянии.

- Я нормально себя чувствую, - мотаю головой. - Просто позволь… Позволь увидеть его в последний раз.

Глава 65.

***

- Предупреждаю, что зрелище не для слабонервных, - произносит Руслан, когда мы встречаемся у серого безликого здания морга.

Противный мелкий дождь мочит лицо и куртку, промозглый ветер взъерошивает волосы и холодит тело.

В этом мире ровным счётом ничего не изменилось, я проверила, когда вышла из больничной палаты на улицу. Всё те же дома, деревья, люди. Они ходят на работу, радуются, грустят, живут и чувствуют. Умер только Давид и я внутри умерла тоже.

За мной неизменно следуют охранники, которых приставил ко мне Куратов. Не понимаю зачем они мне, но не возражаю. Мне правда совершенно всё равно.

- Я знаю, Руслан. И тем не менее хочу его увидеть…

Куратов внимательно на меня смотрит. В чёрных непроницаемых глазах не видно ровным счётом никаких эмоций. Есть ли в мире криминала скорбь и сожаление? Давид был его другом… Чувствует ли Руслан он хотя бы долю того, что испытываю я? Горечь утраты и раздирающую боль по любимому мужчине.

- Как ты? – спрашивает он, когда мы поднимаемся по ступеням.

- Голова немного кружится, но в целом нормально. Я вернусь в город, Руслан. Не хочу оставаться в Краснодаре.

После того как моего любимого мужчину убили именно здесь, я окончательно утратила веру в то, что смогу существовать в этом городе. Центральные улицы станут напоминать мне о том месте, где его застрелили, а после подорвали машину. Загородные дороги и леса навсегда будет хранить в себе магию того дня, который мы провели наедине растворяясь друг в друге. Двадцать четыре часа всепоглощающего счастья.

- И это правильно, Катя, - кивает Руслан. – У меня есть к тебе нерешенные вопросы, но об этом чуть позже.

Внутри помещения почти ничего не видно, горят только тусклые лампы, освещая дорогу по длинным изогнутым коридорам. И пахнет здесь неприятно… едко, приторно, буквально пропитывая одежду и волосы.

Куратов толкает от себя тяжелую железную дверь, пропускает меня немного вперед. Яркий свет люминесцентной лампы слепит глаза и заставляет зажмуриться, прикрывая ладонями лицо.

- Ты ещё можешь передумать, - произносит Руслан спокойным голосом где-то над моим виском.

Мне страшно. Потеют ладони, потряхивает конечности, но это единственный шанс для меня убедиться в том, что Давид всё ещё жив и случилась ошибка. Если я только увижу подвох в бездыханном человеке, лежащем в морге, то положу всю свою жизнь чтобы однажды дождаться его…

- Я готова, - мотаю головой.

Мы проходим между рядами с каталками. Они прикрыты клеенкой и, если не думать о том, что там лежат трупы, можно не содрогаться. Правильно говорят, что бояться нужно живых.